В спецназ с татуировкой: catamish — LiveJournal
Часто слышу вопрос: возьмут ли меня с татуировкой в спецназ?
Если вы задаете его, то, скорее, всего вам не нужна такая служба.
Что такое татуировка и для чего ее делают?
Татуировка это нанесение различных несмываемых графических рисунков травматическим для кожи способом, путем внесения под ее поверхность красящих пигментов. На мой взгляд, ее набивают люди, нуждающиеся во внимании со стороны других людей. То есть, чтобы производить впечатление. Я не говорю, что это глупые люди, просто в большинстве своем эти рисунки на тело наносят под влиянием моды, других людей или сиюминутного желания. А для кого-то это вообще образ жизни, даже жалеют, что кожи так мало. Особенно забавляет, когда люди говорят, что татуировки делают для себя. Зачем тебе тату на спине? Ты же её не увидишь. В любом случае человек приобретает себе индивидуальный признак или особые приметы, по которым его всегда опознают, и он будет числиться с ними в каталогах своих спецслужб или противника.
То есть, вы, скорее всего, не сможете купаться в фонтане на профессиональный праздник, делать селфи над телами поверженных врагов, вам не поставят лайки в соцсетях. Вам достанутся фотки с тренировочных выходов, где вы будете похожи на типичного страйкболиста, а те будут вас учить правильно одеваться, держать автомат и носить снаряжение. Ваши дети будут знать, что вы служили писарем при штабе, а если вы случайно и проболтаетесь, что были в какой-то стране, то придется всех убеждать, что посетили ее чисто с туристическими намерениями, а фотоаппарат у вас украли со всеми фотками.
Руководство отдельных подразделений может закрыть глаза на тату своих сотрудников. Но в большинстве из них отношение негативное.
Такой разный поход потому, что спецназ спецназу рознь. И требования отличаются. Давайте посмотрим, чем они эти спецназы отличаются?
Во-первых, уровнем сложности решаемых задач.
Если вы хотите служить в СОБР или ОМОН, то с вас потребуют максимум ношение одежды зарывающей эти приметы. Потому что работа этих подразделений заключается в создании максимального численного и технического преимущества на относительно небольшой и полностью контролируемой территории. Грубо говоря, 30 человек против одного «зверька». Что за «зверек»? Это боевик, имеющий определенную подготовку, но на порядок ниже любого из действующего против него спецназовца. Потому что «зверьки» решают свои задачи, в основном, другими способами. Какими? Это не тема сегодняшнего материала. Но поверьте, подготовка у них гораздо хуже и в очном противостоянии они имеют меньше шансов перед спецназом. Так, о чем я? В случае плохого развития сценария сотруднику СОБР или ОМОН помогут товарищи, его увезет скорая медицинская помощь в ближайшую больницу или специальное медицинское учреждение.
Число стволов в противостоянии спецназа и бандитов соответствует минимум один к десяти. В общевойсковом бою для прорыва обороны необходимо создать преимущество один к трем.
Так, что здесь для боевиков вообще без вариантов. Поэтому, как пример, ОМОНовцы и их коллеги из СОБРа периодически снимают видео о ненужности тренировать быструю перезарядку оружия. У них и так много времени. Не справились сами – позвали тяжелую технику. Она закопает «зверька» вместе с укрытием.
Я не говорю, что это легкая служба, особенно, когда субъекта надо взять живым, но есть спецназ, который решает задачи в гораздо более сложный условиях. Это военная разведка. Этим ребятам приходится бегать в глубоком тылу противника и в случае ошибки ответить за нее жизнью. Сколько таких людей сгинуло, мы, вряд ли, когда-либо узнаем. Яркий пример таких профессионалов группа «Джека» действовавшая в Восточной Пруссии в 1944 году на территории противника. Группа продержалась 5 месяцев, выполняя поставленную задачу, и почти полностью погибла. И это в условиях враждебно настроенного населения. Об этих героях снят двухсерийный фильм «Парашюты на деревьях». Настоятельно рекомендую к просмотру.
В современных условиях так же есть организации решающие серьезные и деликатные задачи.
Возьмем для примера Центр специального назначения ФСБ России и Силы специальных операций МО РФ.
ЦСН ФСБ России —Основная задача: борьба с международным терроризмом на территории Российской Федерации и за её пределами, включающая в себя деятельность по выявлению, предупреждению, пресечению, раскрытию и расследованию террористических актов посредством проведения оперативно-боевых и иных мероприятий.
Силы специальных операций — высокоподвижная, специально обученная, технически оснащённая, хорошо экипированная армейская группировка сил МО РФ, предназначенная для выполнения специальных задач с целью защиты интересов России (при необходимости, с применением военной силы) как внутри страны, так и за рубежом, как в мирное, так и в военное время, находящаяся в постоянной и высокой готовности к немедленному применению.
Министерство обороны Российской Федерации определяет термин «специальная операция» следующим образом:
Специальные операции войск (сил) — совокупность согласованных по целям, задачам, месту и времени специальных действий войск (сил), проводимых по единому замыслу и плану для достижения определённых целей. Специальные действия войск (сил) — мероприятия, проводимые специально назначенными, организованными, подготовленными и оснащёнными силами, применяющими не характерные для обычных сил методы и способы боевых действий(разведывательно-диверсионные, подрывные, контртеррористические, контрдиверсионные, контрразведывательные, партизанские, антипартизанские и другие действия).
К примеру:
Подрывная деятельность (ПД) — действия, направленные на незаконное изменение установленного общественного порядка, государственного устройства и/или существующих структур власти и общества.
Применяется как инструмент достижения политических целей в качестве средства, связанного с меньшим риском и затратами по сравнению с открытыми военными действиями. Могут выполняться с использованием различных методов, таких как: пропаганда, провокации, подстрекательство, финансовые махинации, насилие и тому подобное.
Я специально выделил задачи выполняемые нелегалами. Надеюсь, все понимают, что не только в отношении нас ведут «не честную» войну? Но и мы ее ведем.
В настоящее время войны продолжаются, пусть и на второстепенных театрах, или в странах, которым не объявлена война, а то и вообще нейтральных. Есть ряд задач очень деликатного свойства, на грани или вообще за пределами закона, о которых вряд ли будут кричать в прессе пропагандисты. В случае неудачи исполнители вынуждены будут брать все на себя, утверждая, что это их частная инициатива, либо прикрываться любой другой легендой. Государство от них откажется или будет тайком пытаться вызволить.
Вот это настоящие профи. Один против всех. Здесь физических сил и выносливости будет явно недостаточно. Вы, правда, думаете, что таких людей нет, потому что, не видели их в Instagram? Это не фотки в масках, мультикаме и с пулеметом делать. Эти люди могут выглядеть как обычные хиппи, или носить костюмы как бизнесмены, быть с пузиком или спортсменами. Любое упоминание об их операции в официальных источниках будет только в виде последствий или от перебежавших предателей. Все остальное провал.
Но вернемся к наколкам. В военное время следует учитывать некоторые нюансы. В случае участия в боевых действиях возможно проведение диверсионных операций на территории противника в гражданской одежде. Если вы попадете в руки противника в таком виде, да еще с оружием, то на вас не будут распространяться требования Женевской конвенции по обращению с военнопленными. Вы обычный бандит в глазах военнослужащих противника, которые будут проводить фильтрационные мероприятия. Итог – смерть. А если все хорошо, документы в порядке, внешность соответствует большинству аборигенов, ничего незаконного с собой нет.
Хотя бы один засвет перед вражеской контрразведкой ставит крест на вашей работе за рубежом, а тем более за линией фронта.
Яркий пример лиц нетрадиционного умственного развития это выпускники академии ФСБ, которые наняли кучу Гелендевагенов, катались на них по столице, да еще и клип выложили в сеть.
Лучшей рекламы себя хорошего для спецслужб и не надо. Здесь и тату не нужны, теперь их добрые лица украшают каталоги ЦРУ. Возможно, по прошествии лет их физиономии немного изменятся, кому-то кровожадные коллеги в подвалах Лубянки их скорректируют принудительно, а заодно и мозги. Тогда, возможно, и путь для работы за рубежом откроется.
И вот вы все же решили пробиваться в ФСБ. Если смотреть объективно, то требований закона, запрещающих принимать на службу кандидатов с татуировками, нет. На каком этапе вас отсеют? Прием на службу в спецназ начнется с проверки здоровья. С татуировкой вы не пройдете военную врачебную комиссию (ВВК). С медицинской точки зрения, набивая наколку, вы создали предпосылки для внесения в организм серьезной инфекции, такой как ВИЧ или гепатит С. Был случай в моей практике, когда уже через полгода службы пришли результаты анализов и хорошего солдата комиссовали. Сейчас такие анализы наверняка проводят быстрее. Тем не менее, вы добровольно подвергаете себя ненужному риску.
Но даже если вы все пройдете успешно, вам все равно могут отказать в принятии на службу без объяснения причин. При всех отличных показателях рисунок на коже поставит крест на ваших амбициях.
Наличие тату говорит, что вы имеете определенные психологические отклонения, не позволяющие по морально-деловым признакам служить в ФСБ. Почему я считаю это отклонением? Потому что такие люди подвержены внешнему влиянию или нуждаются в повышенном внимании со стороны общества, а серьезные дела любят тишину.
Подводя итог: Сейчас этих спецназов больше чем нужно, они есть практически в каждом ведомстве. Чем больше количество, тем проще отбор и более низкое его качество. Поэтому попасть в спецназ, имея татуировки, проблем не составит. Вот только спецназ какого уровня это будет?
Взять вас на службу в ФСБ все же могут, учитывая ваши грандиозные достижения или показатели, если они ОЧЕНЬ потребуются государству. Но возможность использования вас для решения особых задач будет очень ограничена, соответственно и карьерный рост.
Не стоит надеяться на работу во внешних структурах или нелегалом за пределами страны.
Имейте в виду, что в случае необходимости из ФСБ вас могут перевести в другие службы: ГРУ или СВР. То есть, если вы хотите устроиться в ФСБ ради заветных трех букв и вымогать деньги у коммерсантов это одно. Если же собираетесь служить Родине, то наколки вам не нужны. Вообще татуировки дань моды, маркетинг и никому они особо не интересны, кроме таких же незрелых доходяг, кого угораздило их себе набить.
Читать онлайн «Тату с координатами», Сергей Самаров – Литрес, страница 4
Прошло долгих пять секунд. Ничего не произошло.
– Перерубил лопаткой, товарищ старший лейтенант. Никакого эффекта…
– Можешь удивиться, но об отсутствии эффекта я догадался.
– С вашего разрешения, я удивляюсь, товарищ старший лейтенант…
Есть у сержанта такая привычка, всегда оставлять последнее слово за собой. Даже после прямого приказа. Даже уставными словами, но обязательно что-нибудь да ответит.
Я к этому давно уже привык и не заостряю внимания.
– Товарищ старший лейтенант! Там, в скалах, у этого боевика, похоже, какое-то подобие гнезда, – доложил младший сержант Коровкин, подтверждая мои недавние мысли об использовании скопления скал. – По крайней мере, он точно на чем-то сидит в своей яме, и, судя по всему, с большими удобствами. Яма, может быть, искусственного происхождения, а может, и естественного. Но сиденье, я предполагаю, точно искусственное. Сидит там, как перед телевизором, может быть, даже ногу на ногу забросил. Вот, точно, закуривает и из бутылки пьет. Может, пиво. Мне его отлично видно. Могу снять.
– Мне видно только часть плеча, – признался младший сержант Соломатов. – С моей позиции легко промахнуться.
– Так что, снимать? – Коровкин, как обычно, просил разрешения на работу.
– Да кому он здесь может понадобиться! Снимай, как только бутылку опустит. Дай попить человеку в свое последнее удовольствие…
– Может, я от зависти, потому как тоже пить хочу! Минералочки бы сейчас.
Без газа, но соленой… Снимаю?
– Работай!
Громкий выстрел, сразу обрастая раскатистым эхом, прокатился над ущельем и затих среди деревьев. Я даже спрашивать не стал, насколько удачным он оказался. Привык к тому, что мои снайперы не промахиваются. Коровкин сам доложил:
– На два куска его развалил. Под поднятую руку попал.
– Но рука-то целая? – спросил я, с какой-то стати, вовремя или невовремя, вспомнив, что у эмира на предплечье должна быть цветная татуировка.
– Рука к верхней части вместе с головой приклеилась. Вторую руку мне не видно было, ничего сказать не могу. Но, поскольку я сверху стрелял, наверное, и вторая цела. Верхняя часть корпуса лежит на поверхности. А нижняя часть осталась в яме, вместе с задницей. Возможно, в положении сидя. Яма небольшая, из нее пулей не выбить. Проще туда вбить, как в могилу. Что в реальности и получилось…
– Ну, и хрен с ним… – в словах снайпера слышалось любование выполненной работой.
Я не любил смакования картин смерти и сейчас пресек разговор на эту тему:
– Значит, мы имеем в наличии только одного бандита.
Предполагаю, что это эмир…
Я сам не знаю, откуда у меня взялось такое предположение. Как правило, случалось так, что эмира убивали последним, оставляя, грубо говоря, «на десерт». Это уже вошло в привычку не только в моем взводе, но и в других взводах спецназа ГРУ. История нечаянная, не описанная в сценарии, тем не менее постоянно повторяющаяся.
– Товарищ старший лейтенант, – обратился младший сержант Коровкин. – Я только что рассмотрел: там перед бандитом стоял раскрытый кейс, а в нем что-то наподобие пульта. Должно быть, управление системой взрывов.
– Мы к скалам выходим, – сообщил младший сержант Коробков. – Сейчас заберемся и посмотрим. Но когда он бежал сюда, в руках у него ничего не было. Видимо, кейс на месте был спрятан. Вот, мне напарник показывает, два провода наверх ведут. Думаю, Коровкин прав. Наверху была система дистанционного управления минными полями. Слышал я, что в Сирии такие постоянно выставлялись.
– Да, я тоже слышал, – согласился я. – Это тактика «Джабхат-ан-Нусры».
Они заманивали сирийские войска на заминированную территорию, потом взрывали. И нас думали так же поймать. Не прокатило, слава богу… Коробков, что там наверху?
– Я лезу. Напарник уже там… Локтионов, что видишь?
Но рядовой Локтионов ничего объяснить не мог. Его, судя по звукам, сильно рвало. Это нормальная реакция на то, что он должен был увидеть. А увидеть он должен был разорванное на две части тело и разбросанные вокруг тела кишки. Рядовой срочной службы явно не был юным натуралистом и не рвался изучать биологию человеческого тела вживую.
– Понял… – констатировал командир отделения. – Я, товарищ старший лейтенант, уже почти наверху. Да. Забрался. Сейчас гляну.
«Младший сержант контрактной службы уже насмотрелся всякого, и вид разорванного тела его не сильно смутит», – подумал я. Так и получилось.
– Коровкин прав, товарищ старший лейтенант, – доложил Коробков секунд через тридцать, которые понадобились ему для осмотра места. – В кейсе блок пультов. Похоже на заводское изготовление.
Сейчас я все провода на всякий случай обрежу, чтобы случайного срабатывания не произошло.
– Сколько проводов? – спросил я, понимая, что провода не подскажут количество взрывных устройств, потому что большая часть из них должна была бы, как обычно бывает, сдетонировать при взрыве управляемой мины, от которой тянутся растяжки к взрывателям натяжного действия.
– Шесть проводов, товарищ старший лейтенант. Только мин обязательно будет больше. От каждой должна взорваться еще целая куча. Ага… Здесь лежит бинокль с тепловизором. Бандит должен был смотреть, когда взвод выйдет на удобную для уничтожения позицию. Разрешите, товарищ старший лейтенант, бинокль себе забрать? Боевой трофей…
– Мне принесешь, я со своим сравню, какой лучше, себе заберу… – я откровенно воспользовался должностью командира взвода. Мой бинокль тоже был трофейным, добытым в одной из предыдущих командировок. Но он меня не слишком устраивал. Хотя тепловизор в нем был более сильным, чем предобъективная тепловизионная насадка на оптический прицел автомата, однако он значительно уступал в силе тепловизорам прицелов снайперских винтовок взвода.
А командиру всегда следовало видеть больше других и в лучшем качестве. Это естественный вопрос.
Младший сержант Коробков понимал это и потому сразу согласился:
– Понял, товарищ старший лейтенант. Пока заберу себе, чтобы попользоваться. Потом вам покажу…
– Не забудь футляр для бинокля найти. Там обычно бывает вмонтировано зарядное устройство. Без него от бинокля толку мало. Зарядные устройства у разных производителей оригинальные.
– Вот он, рядом с верхней половиной тела валяется…
– Хорошо. Осмотрись в бинокль сверху и продолжай движение. Нам еще следует эмира обезвредить. А он изо всех должен быть по определению самым зловредным. Кстати, посмотри на правую руку убитого. Нет на предплечье цветной татуировки? Какая-то надпись на арабском языке должна быть. Если есть, то это – эмир.
– Татуировка есть. Я как раз ее рассматриваю. Только это не надпись, а змея, руку опоясавшая, и голова змеи с раскрытой пастью на тыльную сторону ладони уходит, к самой костяшке среднего пальца.
– Товарищ старший лейтенант, я видел такие татуировки у китайских спецназовцев – специалистов по боевым искусствам, – сообщил старший сержант Тихомиров. – Помните, вы нас на совместные антитеррористические учения вывозили. Мне тогда объяснили, что это почетная татуировка. Разрешается только тому, кто может одним ударом убить человека.
– А моя пуля одним ударом убила этого убийцу, – с некоторым недоумением сказал младший сержант Коровкин.
– Против пули, тем более такой, и лом – не спасение… – резюмировал я. О такой татуировке в китайском спецназе я тоже слышал. И даже видел эту татуировку. Только здесь был, скорее всего, не китаец. Хотя кто знает… – Коробков!
– Я, товарищ старший лейтенант!
– В останках покопаться сможешь? Не в самом теле, а в одежде.
– В том, что от нее осталось…
– Документы поищи.
На поиски ушло чуть больше минуты. Наконец Коробков сообщил:
– Есть паспорт.
– Не уйгур, случаем?
– Национальность определить не могу.
Но паспорт «Kingdom Saudi Arabia»[8]. Как и полагается у них, обложка зеленого цвета.
Мысль об уйгурах пришла мне в голову тоже не с потолка. Уйгуры, некогда подчинившие себе и воинственных киргизов, и часть жителей Памира, и часть современного Казахстана, и многие узбекские регионы, и даже значительную часть большого Китая, в настоящее время компактно проживают в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, по вероисповеданию мусульмане. Среди уйгур, помнящих когда-то существовавшее собственное сильное государство, идеи сепаратизма никогда не затухали полностью, а получив поддержку со стороны ИГИЛ, уйгуры в огромном количестве присягнули халифату, и теперь их отряды воюют и в Сирии, и в Ираке, и в Афганистане, куда – в отдаленный и дикий даже для дикого Афганистана Ваханский коридор – китайцы по согласованию с правительством Афганистана ввели свои войска как раз для уничтожения уйгурских боевиков. Коридор этот был когда-то специально создан, чтобы разделить две великие империи – Российскую и Британскую, которой принадлежала Индия, включая Пакистан, который тоже когда-то был частью Индии.
Сейчас с юга с Ваханским коридором граничат Индия и Пакистан, с севера – Таджикистан и Киргизия, с востока – Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая. Именно там китайцы воюют с уйгурскими бандами, постоянно пополняющими личный состав с территории самого Китая.
Мысль об уйгурах пришла мне не случайно. Уже много было разговоров, что уйгуры, не желая возвращаться к себе на родину, примыкают к отрядам представителей Северного Кавказа, которые едут к себе домой, будучи многократно битыми в Сирии и Ираке. Странная надежда стать победителями на нашей земле. Хотя, может быть, особой надежды здесь и нет, а есть только отчаяние и безысходность. И именно потому они дерутся всегда до последнего…
* * *
– Взвод! Внимание! – Я говорил предельно спокойно, никого не подгоняя, никого не нервируя и даже не напрягая ни в малейшей степени. – Продолжаем движение в прежнем порядке. Требую соблюдения максимальной осторожности в отношении выставленных бандитами мин. Все слышали разговор с правофланговым дозором? То-то же.
Мотайте на ус. Из всех бандитов только один остался в живых. Если не хотите отправиться вдогонку за убитыми бандитами, смотрите внимательнее под ноги. Саперы впереди каждого отделения…
Вообще-то в составе взвода по штату есть только один сапер. Но, помимо штатного, в каждом отделении есть и свои специалисты. Практически каждый боец прошел обучение по курсу минного дела, плюс к этому командиры отделений, которые проходили обязательную минную подготовку с каждым молодым составом взвода, всегда способны подменить штатного сапера.
Отдав команду, я посмотрел в монитор планшетника, где отражалось не только точное местонахождение каждого бойца взвода, но и его самочувствие – пульс, кровяное давление, температура тела и прочие характерные величины, большинство из которых мне были не просто малоинтересны, но и непонятны, хотя понятны они должны быть любому медицинскому работнику.
В боевую операцию мы медиков с собой не берем, за исключением штатного санинструктора, который способен, как и командир взвода, оказать только первую необходимую помощь раненому на месте, но не больше.
То есть санинструктор тоже не являлся медицинским светилом.
Я вполне отдавал себе отчет, что система экипировки «Ратник» создавалась не только для работы взвода спецназа ГРУ. У других родов войск могут быть разные обстоятельства. И даже у нас, по большому счету, те же данные с моего планшетника могут уходить на точно такой же девайс, скажем, начальника штаба сводного отряда, рядом с которым может в нужный момент находиться и грамотный медик, который будет способен дать вовремя нужную подсказку.
В условиях батальона данные в обязательном порядке уходят на планшетник начальника штаба и командира батальона. И их тоже может консультировать медик. Таким образом, функции аппаратуры не стали лишними из-за того, что не все могут ими пользоваться. А то, что сам костюм «Ратника» имеет, по сути дела, в себе интегрированную медицинскую лабораторию, можно отнести только к плюсам. При этом раненый или контуженый боец, если он находится в сознании, вполне бывает в состоянии нажать кнопку сигнала о вынужденном выходе из боя или о необходимости оказания себе медицинской помощи со стороны.
То есть если существует необходимость эвакуации человека с поля боя. Мне с моим взводом прибегать к таким мерам не приходилось, но на тренировках подобные действия мы отрабатывали. И всегда могли применить эти навыки.
К счастью, сейчас никому не было необходимости нажимать эту кнопку и вообще не было необходимости оказывать кому-то медицинскую помощь.
Взвод начал движение. Я пошел во второй линии по центру, чтобы иметь возможность переместиться на любой фланг, как только возникнет такая необходимость.
Правильность выбранной позиции определилась уже вскоре. Доклад пришел с правого фланга, но не от охранения, а напрямую из строя.
– Товарищ старший лейтенант! Рядовой Феоктистов. Впереди плохо различимый в темноте бруствер. Кажется, каменный. Над бруствером – свечение, схожее по уровню со свечением человеческого тела.
– Не сближаться. Там может быть пулемет. Ждать меня. Иду в вашу сторону. Всему взводу – остановиться и ждать!
Определить сторону было несложно.
Рядовой Феоктистов был бойцом первого отделения взвода. А первое отделение шло по правому флангу. Командир отделения сержант Мослаков находился в передовом охранении, отделением в его отсутствие командовал, как обычно, младший сержант контрактной службы Колобков, который в то же время являлся и штатным сапером взвода, то есть самым опытным сапером среди моих солдат.
– Колобков! – сразу позвал я. – Ты где разлегся?
– Я замыкаю фланг, товарищ старший лейтенант, – отозвался сапер.
– Бруствер видишь?
– Так точно. Мы с Феоктистовым в одной тройке. Он мне локтем по носу задевает.
Феоктистов тощий и длинный, под метр девяносто с лишним, боец, а младший сержант Колобков, кажется, чуть ниже, чем метр семьдесят, хотя крепко сбит и ладно скроен. При этом Колобков имеет длинный нос, а Феоктистову всегда некуда девать локти.
Фраза сапера, как показали наушники, вызвала всеобщий смех. Солдатам необходимо было разрядиться. И я дал целую минуту на такую разрядку, после чего стал говорить предельно серьезным тоном:
– Перед бруствером наверняка несколько мин установлено.
На дистанции, думаю, до сотни метров, как обычно бывает. Пройди перед линией отделения. Посмотри внимательно. Но к брустверу не приближайся. Сколько до него метров?
– Метров сто пятьдесят.
– Хорошо. Работай. На случай обострения, ожидай, что противник, как и ты, владеет системой «три – четыре». Он не случайно стал эмиром. Он этого добился.
Система «три – четыре» отрабатывается в спецназе до автоматизма. А означает она то, что спецназовец обязан уметь за три секунды сделать четыре точных прицельных выстрела. И здесь главную роль играет быстрота мышления.
Я прекрасно понимал, что просто так никто эмиром не становится. Человек чем-то обязан выделяться среди других. Может быть, опытом или личными боевыми навыками, может быть, даже жестокостью и беспощадностью как к противнику, так и к своим бойцам.
У нас быстрота реакции отрабатывается системой ножевого боя, когда работаешь двумя ножами против двух ножей в руках противника. И здесь существует большая тонкость.
Во всех боевых единоборствах требуется максимальная концентрация внимания. Бывает, спортсмен имеет прекрасные боевые качества: реакцию, силу удара, быстрое соображение, но проигрывает заведомо более слабым противникам из-за неумения концентрироваться. В боевых условиях концентрация в определенных ситуациях может только помешать. Тогда требуется мысленно реагировать на предстоящие события и проводить «расконцентрацию».
В фехтовании двумя ножами против двух ножей противника это как раз и отрабатывается. Там недопустимо бывает сконцентрироваться на каком-то одном ноже, необходимо контролировать два своих ножа и два ножа противника, иначе пропустишь удар, который будет стоить тебе жизни. В «расконцентрированном» состоянии боец обязан видеть не только все четыре ножа, но и все то, что происходит вокруг него – спереди и сзади, слева и справа. Вообще-то говоря, если судить честно, то подобные схватки, когда в дело вступают сразу четыре ножа, в реальности никогда не происходят. Вообще ножевые схватки – это редкость.
Более того, даже простые рукопашные схватки – редкость. А схватки в четыре ножа всегда бывают, как подсказывает моя память, только учебными. Но именно в них отрабатывается быстрота мышления, умение за доли секунды принять единственно верное решение и выбрать вариант его исполнения. И от этого, от умения быстро реагировать и быстро соображать, зачастую зависит жизнь бойца. Та же самая отработанная быстрота реакции позволяет владеть системой «три – четыре».
Кроме того, есть еще один важный фактор, который часто можно наблюдать у солдат срочной службы – отсутствие решимости применить оружие. Может быть умение владеть оружием, но без решимости – это ничто. Точно так же, как сама решимость ничего не значит без техники владения оружием. Именно по этой причине все тренировочные бои в ножевом фехтовании у нас проводятся сначала с тупыми металлическими ножами, чтобы человек почувствовал боль от удара противника, а потом, когда бойцы приобретают опыт, – уже с настоящими ножами. После таких занятий бойцу бывает легче не только ножом ударить, но и из автомата дать очередь на опережение противника.
Это и есть школа воспитания бойца спецназа ГРУ.
– Понял, товарищ старший лейтенант. Работаю… – отозвался Колобков.
– Я уже рядом… – Я ориентировался по планшетнику, и потому мне не сложно было найти бойцов первого отделения. Так я вышел на первую тройку, находящуюся ближе других к конечной цепи. И сразу поинтересовался: – Колобков где?
Мне сразу показали вперед. Я поднял бинокль с тепловизором и сразу увидел ползущего среди деревьев младшего сержанта. Он был метров на двенадцать впереди общего строя. И явно что-то тащил на плече.
– Что там у тебя, Колобков? – спросил я.
– Снял одну МОН-100, и на дереве вижу МОН-200. Прямо к стволу прикручена. Направление взрыва – вдоль нашего фронта. Сбоку думали поразить…
МОН-100 и МОН-200 – противопехотные армейские стандартные мины направленного действия. Выгнутую в корпусе МОН-100 обычно выставляют где-то среди кустов, а МОН-200, имеющую круглый корпус, как правило, крепят или к скале, или к столбу, если таковой имеется, или к стволу дерева.
Мины эти способны нанести большой урон живой силе множеством опасно летящих осколков. Но две мины – это, конечно, не предел.
– Взвод! Выслать вперед саперов. Искать взрывные устройства. Колобков, ко мне!
Пока младший сержант возвращался к линии общего строя взвода, я попытался найти в бинокль тот самый каменный бруствер, про который мне сообщили. Но не сумел этого сделать, пока не подошел рядовой Феоктистов и не показал пальцем точное направление.
Я присмотрелся. Как раз небо очистилось от туч, и звезды стали светить ярче. Я убедился, что там точно был бруствер, сложенный из крупных камней, видимо, заранее, когда вся банда была в полном составе и представляла собой силу, способную тяжелые валуны с места на место перекатывать. Но если есть бруствер, должна быть и бойница. Иначе смысла не было такое сооружение городить.
Однако бойницу можно было бы обнаружить ночью только в том случае, если бы в нее выглядывал вместе со свечением своего тела человек. Сейчас никто не выглядывал.
И потому бойницу я не увидел. Но свечение человеческого тела, что поднималось над камнями, я рассмотреть сумел и убедился, что это в самом деле человек. Поскольку в банде остался только один боевик, я понимал, кто сидит за каменным бруствером, прикрытый рукотворной стеной от пуль наших снайперов. И, видимо, опасаясь снайперов, не выглядывает даже в бойницу, ожидая взрыва мины, после чего он сможет стрелять. Скорее всего, из пулемета. Возможно, даже крупнокалиберного, пулю которого не выдерживает ни один бронежилет в мире.
– Товарищ старший лейтенант. Рядовой Окунев, – доложил нештатный сапер второго отделения. – Я тут нашел идущие одна за другой две светошумовые мины и МОН-200 на стволе дерева. Установлена на высоте человеческого роста, стоит с легким наклоном, чтобы поражающие элементы высоко не разлетались. Взрыватель натяжного действия. «Растяжка» протянута меж ветвей, не по земле. Очень легко зацепить…
– Дезактивировал?
– Светошумовые снял. МОН-200 снимаю. Взрыватель уже вывинтил.
Идти дальше?
– Не надо. Эмир ждет взрыва и сосредоточил внимание на пространстве за бруствером. Значит, только наполовину контролирует то, что у него за спиной делается. Тихомиров! Ты далеко?
– Почти на левом фланге, товарищ старший лейтенант. Подойти?
– Ладно, контролируй ситуацию там. Есть у вас что-то? Я про мину…
– Одна светошумовая и одна МОН-100. Дезактивированы. Есть еще провода, идущие от скал. Будем смотреть, куда они ведут, и только потом обрежем. На месте.
Три светошумовые мины на таком коротком отрезке – это серьезно. Если сработает одна, сработают и другие, и даже те, которые мы еще не нашли. Сработают просто от шумовой волны. А это значит, что взвод будет полностью выведен из боя. Кто не сумеет вовремя спрятаться от такого взрыва нелетального оружия, получает серьезное поражение. Глухота на четыре-пять часов. Слепота на три часа. Испуг на всю оставшуюся жизнь. Случается, пострадавшие в штаны накладывают… И диарея, вызванная испугом, в просторечье называемая «медвежьей болезнью», иногда не прекращается несколько суток, были даже случаи гибели людей от обезвоживания организма.
Испугаться, в самом деле, есть чего. Только что ты был здоровым и сильным, боеспособным человеком – и вдруг превратился в слепого и глухого. Многие не знают, что и слепота, и глухота через определенное время пройдут. И я как-то не озаботился предупредить солдат об этом. А объяснить что-то слепому и глухому невозможно. Только профессиональные саперы, изучавшие подобные взрывные устройства, знают этот эффект. Сказывается то, что вооружение нелетального действия применяется в боевой обстановке нечасто, и солдатская малограмотность в этом вопросе простительна. Правда, были случаи применения светошумовых мин против бандитов, но раньше они сами не применяли их против федеральных силовых структур. Светошумовые мины – пока еще редкое явление даже на армейских складах. Но бандиты, думается, привезли эти взрывные устройства с собой из Сирии и Ирака, где захватили много армейских складов с вооружением. В самих «горячих точках» Ближнего Востока такие взрывные устройства тоже применяются, я слышал, нечасто.
Там как-то больше принято убивать. Там кажутся малоинтересными варианты с временным отправлением противника на инвалидность.
Отвлекать старшего сержанта Тихомирова от важного дела я не стал не потому, что дело, которое я задумал, является менее важным. В боевой обстановке каждое дело – важное, потому что все они вызваны необходимостью. Но есть и самые важные, которые решать должны наиболее опытные люди во взводе – я и старший сержант Тихомиров. А если он занят, мне придется брать в напарники кого-то другого или же вообще одному идти.
Первое предпочтительнее не только с точки зрения безопасности, но и с точки зрения ответственности. Рисковать собой в данной ситуации – это то же самое, что рисковать всем взводом. И потому я предпочел взять с собой напарника. Тем более, если напарником будет штатный сапер взвода, это еще одна гарантия безопасности.
– Мослаков!
– Я, товарищ старший лейтенант!
– Ты где?
– На десять шагов впереди основной линии.
– Выходи к своему отделению, принимай командование.
Я Колобкова забираю.
– Понял. Выдвигаюсь.
И никаких вопросов, не говоря уже о возражениях. В боевой обстановке лишние вопросы ни к чему. Если командир решает что-то сделать, значит, это необходимо.
– Колобков! Ко мне!
– Иду, товарищ старший лейтенант. Я рядом.
Рядом в нашей ситуации – понятие относительное, потому что измеряется не расстоянием, а необходимой осторожностью. Видимо, именно потому младший сержант передвигался до меня почти две минуты. Он находился впереди взводной линии и возвращался, стараясь никак себя не обнаружить. И, если я обучен «бегать ползком», оставаясь неслышимым, то это вовсе не значит, что каждый боец моего взвода имеет такую же способность. А это именно способность, потому что такой метод передвижения отработать можно только частично. А все остальное идет от природы. Может быть, от конституции человека, может быть, еще от чего, не берусь судить. Но по скорости ползания со мной во взводе никто сравниться не может. Стараются не отставать старший сержант Тихомиров и еще пара бойцов.
А остальные просто не в состоянии соблюдать ту же скорость при полной незаметности и неслышности.
Но незаметность и неслышность присуща всем бойцам, независимо от скорости перемещения. Нет у нас во взводе таких, кто мог бы выдать своим передвижением товарищей. Будут ползти медленно, не будут слышать сами себя, и это считается достаточным для скрытного передвижения. Причем на тренировках солдаты ползают без шлема, в котором наушники частично скрадывают звуки, и допустима некоторая доля самообмана. Ползать в шлеме начинают после того, как научились бесшумно передвигаться. Тогда уже каждое движение совершается автоматически.
Tattoo SWAT
Единственное, что стоит между вами и плохой татуировкой, это особо этичный тату-мастер и, конечно же, Fashion SWAT.
Зак: Если и можно сказать что-то хорошее о плохой моде, так это то, что ее легко изменить. Вам стыдно за эту желтую кожаную куртку с восьмерками на рукавах? Выброси это! Леггинсы с узором пейсли вызывают тревогу в аэропортах? Сжечь их! Те же варианты недоступны для плохих татуировок.
Это плохая мода, которую вы вынуждены носить каждый божий день своей жалкой жизни.
Доктор Торп: Спецназ современной моды посвящен двум глупым вещам: татуировкам и американцам. Нет, не все татуировки и американцы тупые, но бог его знает. В то время как большинство обновлений Fashion SWAT содержали фотографии, отобранные из одного места, эти фотографии татуировок были получены из самых дальних уголков Интернета, из самых скользких уголков BMEzine.com и из самых темных уголков Google Image Search.
Зак: Особая благодарность Lowtax за предложение темы для этого выпуска. Приготовьтесь к дикой поездке через некоторые из худших татуировок, которые можно купить за деньги.
Зак: Чувак, я уже слышал об идентификации бренда, но, боже… этому парню нужно поговорить с Goldenpalace.com
Доктор Торп: Многие фотографии татуировок, которые вы видите, «увеличено, чтобы показать текстуру», как коробка Cheerios, и человеческая кожа , а не должна выглядеть так.
Похоже, клеймо Wendy’s выжжено на замороженной ощипанной курице.
Зак: Да, только у масляных шариков обычно нет следов от бритвы.
Доктор Торп: Это еще одна огромная проблема с фотографиями татуировок. Люди волнуются и хотят сразу же сфотографироваться, пока их кожа еще не выбрита, а татуировки еще пухлые и сочятся чернилами и мясным соком. Хотя этот парень, вероятно, все время источает мясной сок, учитывая, что он настолько любит Wendy’s, что сделал татуировку с логотипом.
Зак: Я думаю, самое жалкое на этой картинке то, что у парня на теле вытатуирован логотип зарегистрированной торговой марки. Как будто какой-то руководитель Венди собирался увидеть своего теленка, а затем подать в суд на его задницу, потому что он не идентифицировал должным образом их защищенный авторским правом материал. «Нога этого человека могла сбить с толку потребителей, заставив их поверить, что он авторизованный магазин Wendy’s, а он им не является».
Доктор Торп: Было бы здорово, если бы они действительно подали на него в суд за это.
Вы можете себе это представить? Судья, вероятно, решит, что Венди владеет его корпусом навечно.
Зак: Возможно, это был тщательно продуманный план, чтобы его выбрали следующим представителем стиля Дэйва Томаса. “Мне так понравились эти бургеры, что я сделал это…” и он закидывает свою мясистую ногу на стол Венди и закатывает зуба.
Доктор Торп: Бьюсь об заклад, он показывает его на стойке, когда заказывает классический тройной с сыром в жалкой попытке получить бесплатную еду. Это может сработать первые пару раз, но после этого сотрудники его «местного» будут говорить: «Убирайся нахер, татуировщик Венди, мы на это не купимся».
Зак: Или, возможно, это какая-то секретная татуировка клики, вроде Ордена Императора из игры “Tie Fighter”. Чувак заходит в «У Венди», и панель с шипением открывается. Он надевает мантию и присоединяется к помощникам, восхваляя бесконечную благотворительность Дэйва Томаса. У него также есть обязанности члена, такие как саботаж поставок картофеля в Carl’s Jr.
или добавление антифриза в коктейли Shamrock Shakes в McDonalds.
Д-р Торп: Я так и не понял, делает ли это его более или менее жалким, чем если бы он был просто большим придурком с логотипом Венди, нацарапанным на его мясистом хоботе.
Зак: Это делает его немного менее страшным. Какой-то чувак, который решил сделать татуировку на ноге по собственной воле, очевидно, представляет опасность для общества.
Доктор Торп: Он опасен для самого себя!
Зак: Во всяком случае, так сказал его врач после последнего теста на холестерин.
Д-р Торп: Он тоже всех вокруг сделает жирными. Они увидят на нем этот логотип и скажут: «Эй, да, мне бы не помешал Фрости». Я думаю, что логотип Wendy’s как бы сделан специально для татуировки, потому что на нем есть этот маленький племенной узор.
Зак: Я хотел бы увидеть кого-нибудь с действительно дерьмовым логотипом неудачного бизнеса на ноге. Нам нужен кто-то вроде этого, чтобы не дать глупым детям сделать это с собой.
Он мог ходить по старшим школам, хвастаться своим логотипом «Планета Голливуд» и пугать детей. «Помнишь эту дурацкую идею? Я подумал, что это здорово, а теперь посмотри на меня. Я даже убедил свою девушку сделать татуировку в стиле Fashion Cafe!»
Д-р Торп: Да, расскажи мне об этом, эта татуировка Virgin Cola на моем плече – постоянный источник смущения для меня.
Зак: Да пошел ты, доктор Торп! Моя татуировка не такая. Еще можно купить Зиму в нескольких местах!
Д-р Торп: О, боже, прости, клянусь, это не было наколкой на татуировке Зимы. Эта штука по-прежнему притягивает к себе раны, даже после стольких лет.
Татуировки, восприятие и профессионализм | Офицер
Как и все остальное, политика правоохранительных органов постоянно развивается. Будь то поколенческая, социальная, юридическая и т. д., политика меняется по мере изменения взглядов и обстоятельств, а иногда эти изменения необходимы просто для сохранения рабочей силы.
Слишком часто нам напоминают о реальности: что-то ненормально только до тех пор, пока это не делает большинство людей, и тогда это нормально. Десятилетия назад, когда большую часть сотрудников правоохранительных органов составляли мужчины старше 30 лет, служившие в армии, татуировки не всегда вызывали неодобрение. Они могли стать поводом для разговоров между ветеранами из разных родов войск или участвовавшими в одной войне, но в разных частях света.
Затем пришло время, когда татуировки не одобрялись «приличным обществом». На них смотрели — наверное, благодаря телевидению и кино — как на вещи, которые есть только у преступников и дрянных людей. Они считались признаком недальновидности или индикаторами подозрительного поведения. На самом деле, всего десять лет назад были молодые люди, которые не могли поступить на военную службу только потому, что у них была татуировка, которая была бы видна, когда они были в форме. Я знаю девушку, у которой была маленькая татуировка в виде знака зодиака (Овен) на затылке, сразу под линией роста волос.
Это было скрыто, если только она не подняла волосы и не была одета в рубашку без воротника. Корпус морской пехоты отказал ей в зачислении, потому что эта татуировка будет видна в ее спортивной форме (шорты и футболка). Это был 2006 год!
У правоохранительных органов всегда были те же опасения, что и у военных, когда дело доходит до татуировок: что считается профессиональным? У меня когда-то был начальник полиции, который критически относился к моей татуировке «Флаг в орле» (новой для меня в 1995 году, когда мне был 31 год, и НЕ было видно в форме), хотя у него на предплечье была очень уродливая татуировка старого морского якоря и веревки ( плохо выцветший, плохо сделанный для начала и видимый в форме). Когда он высказал свою критику моей татуировки, я указал на его лицемерие, и он ответил, что сделал ее, когда был «молод и глуп». Подразумевалось, что все татуировки глупы (не говоря уже о его мнении, что я был глуп, потому что сделал татуировку во взрослом возрасте).
Совсем недавно у меня была возможность взять интервью у шефа Уильяма Харви (автора книги The Illustrated Officer) о татуировках и проблемах найма молодых рекрутов в современном мире.
По его опыту, новобранцы моложе 30 лет, по-видимому, чаще получают татуировки. Кроме того, многие из них, кажется, не обращают внимания на тот факт, что их татуировки могут быть оскорбительными для других. Если вы собираетесь устроиться на работу, которая требует профессионального внешнего вида и властного присутствия, татуировки на шее или лице или которые указывают на веру или приверженность криминальной структуре убеждений или террористической группе, могут препятствовать вашему успеху. . Отношение шефа Харви к татуировкам (которых у него есть несколько) заключается в том, что его офицеры должны помнить о том, что самовыражение не должно противоречить общественному восприятию. Татуировки — это абсолютно нормально (а некоторые и красивые), но если они воспринимаются как оскорбительные или шокируют своим внешним видом, то их либо нужно будет прикрыть, либо могут запретить брать на работу в правоохранительные органы.
Итак, сегодня мы здесь. Если мы нанимаем офицеров в возрасте не менее 21 года, они родились в 1997 году или ранее.
Это поколение людей, кажется, имеет три разных взгляда на татуировки (и пирсинг тоже иногда попадает в одни и те же взгляды):
Первое мнение заключается в том, что татуировки — это чистое самовыражение, и независимо от того, что они хотят сделать или где. на их теле, это никого не касается, кроме них самих. У некоторых из этих людей есть татуировки на лице или шее (или на том и другом), а также на тыльной стороне рук, ног и т. д. Они понимают, почему другие могут не оценить их внешний вид, но они также считают, что любой негатив наносит ущерб. Эта группа может, по крайней мере, понять, почему они не могут легко получить работу, если их татуировки либо шокируют по внешнему виду, либо находятся в местах, которые люди не ценят.
Вторая точка зрения состоит в том, что татуировки и пирсинг — модификации тела любого рода — просто глупы и тривиальны; что вы родились так, как задумано (Богом или природой) и не должны с этим связываться.
Третья точка зрения заключается в том, что модификации тела необходимы для «тонкой настройки» вашего самовыражения и демонстрации или демонстрации того, кто вы есть, и если людям это не нравится, пусть их поимеют.
Очевидно, есть люди, которые попадают в серые зоны между группами. Я знаю много молодых людей (младше 30 лет), у которых есть татуировки… или две, или три… и они находятся в «традиционных» местах. Эти люди ценят татуировки за самовыражение, но также учитывают, как наличие такой татуировки может повлиять на их будущее. В конце концов, если вы не хотите платить за его удаление (дорогостоящее мероприятие), это навсегда. В этом смысл татуировки.
Если вы молодой человек (младше 30 лет) и хотите поступить на работу в правоохранительные органы, вам нужно тщательно обдумать это, прежде чем делать татуировку. Подумайте о том, что вы получаете, где на вашем теле, почему вы получаете это и будет ли это видно в униформе. Нам это может не нравиться, и это может свидетельствовать о существовавшем ранее предубеждении, но мы должны помнить, что нас должно волновать не только общественное мнение. Это также мнение членов городского или окружного совета, прокуроров штата, судей и т. д. Мы должны принять во внимание тот факт, что, правы они или нет, каждый человек, который увидит нашу татуировку, оценит ее, не заботится о ней или каким-то образом будет держать ее против нас.
Вы готовы к этому?
Если вы уже работаете в полиции, перед тем, как сделать татуировку или расширить уже имеющуюся, дважды проверьте политику вашего агентства в отношении этого. ПРЕЖДЕ, ЧЕМ вы нарушите систему и пойдете делать татуировку, которая нарушает политику, просто чтобы вы могли проверить свою защиту Первой поправки, почему бы сначала не поговорить со своим начальником или начальником полиции? «Эй, шеф… Я думал о том, чтобы…» и видите, что он/она говорит? Гораздо лучше знать, что Шеф на вашей стороне, ДО того, как кто-то другой пожалуется на татуировку, которую вы сделали, чем вдруг оказаться отстраненным от исполнения обязанностей, в то время как вас расследуют за нарушение Общего приказа, и ваша единственная надежда – адвокат, которого вы не можете позволить себе платить, как только ваш безработный.
Суть в том, что… спросите, прежде чем принимать окончательное решение. Татуировки могут быть красивыми, а могут быть очень выразительными. Каждая моя татуировка имеет для меня символическое и сентиментальное значение.
Я бы не назвал ни одного из них даже потенциально оскорбительным. Тем не менее, я сталкивался, по крайней мере, трижды в прошлом, когда даже татуировка вообще рассматривалась в негативном свете. К счастью, я уже хорошо поработал в полиции, прежде чем сделал свою первую татуировку, и мой начальник полиции (в то время) не мог уволить меня за нее (или уволил бы). У нас вообще не было Генеральных Приказов о татуировках.
Несмотря на все вышеперечисленное, татуировки становятся все более популярными и широко распространенными. По мере того, как молодое поколение приходит и дорастает до наших руководящих должностей в правоохранительных органах, татуировки вызывают меньше презрения и все больше признательности. Ничто из этого не отменяет требования, чтобы татуировки НЕ были явно оскорбительными, и ничто из этого не отменяет требования о том, чтобы мы выполняли общие приказы агентства.
Если вы хотите показать свои чернила, посетите Police Ink на Facebook. Там есть несколько интересных татуировок, ориентированных на правоохранительные органы, и вы можете представить свои, если вы заинтересованы в этом.
