«Война укрепила в них наглость» Сотни тысяч зэков отправили на Великую Отечественную. Как это изменило преступный мир?: Книги: Культура: Lenta.ru
Историки Александр Евдокимов и Александр Воробьев выпустили книгу «От татей к ворам: история организованной преступности в России». Авторы рассказывают не только о том, как появлялись первые группировки, превращаясь из мелких шаек в крупные банды, но и о попытках законодательной борьбы с ними. Книга предлагает окунуться в мир Древней Руси, узнать о том, кто же такие тати, а также о новом взгляде на становление таких преступников, как Ванька Каин и Сонька Золотая Ручка. С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует фрагмент, посвященный воровским законам во время Великой Отечественной войны.
Воровские масти
Преступная иерархия не ограничивалась делением всего криминального сообщества на воровскую касту и остальных уголовников. Основная масса преступников также имела свою структуру и разделялась на несколько групп, «мастей», отличавшихся численностью, выполняемыми задачами и статусом.
В зависимости от того, насколько определенная группа была близка к вершине преступной пирамиды, в ней преобладали функции власти или подчинения. Как правило, прямые помощники воров в законе имели значительную власть в воровском сообществе, а в отдельных случаях даже могли замещать воров и принимать за них важные решения. В то же время рядовые уголовники лишь выполняли поступавшие указания и целиком подчинялись вышестоящим воровским чинам.
Верхней прослойкой между ворами и остальными уголовниками выступали блатные, или блатари
Они выполняли задачи, поставленные перед ними ворами в законе, и контролировали преступные дела на вверенной им территории. Требования к кандидатурам в «блатную масть» оставались высокими, к примеру, было необходимо неукоснительно соблюдать воровской закон. Но по сравнению с ворами в законе допускались некоторые послабления: солдатская служба в армии и работа на рядовой должности в местах лишения свободы не всегда порочили биографию блатного. На зоне в его обязанности входило поддержание порядка и материального снабжения уголовного контингента.
На воле ему доверялось управление криминальным сообществом в городском районе, отдельном городе или регионе страны.
В свою очередь, состав блатных также был неоднороден. В их рядах выделялись положенцы и смотрящие. На первых воры «полагались» при руководстве крупной территорией или местом заключения, например, городом, лагерем или тюрьмой. Вторые «смотрели» за порядком на менее крупных территориях: районах города, лагерных отрядах или в тюремных камерах. Они могли управлять преступным сообществом на закрепленных за ними участках в отсутствие вора в законе, к примеру, когда вор выходил на свободу или шел на этап. В этом случае в их руках сосредотачивалась вся воровская власть. Особенное место среди блатных занимали пацаны — преступники молодого возраста. Воры заботились о привлечении в криминальную среду новичков, поэтому активно поощряли молодых уголовников. Пацаны помогали ворам и взрослым блатным поддерживать воровские порядки. По мере приобретения преступного опыта они могли стать положенцами и кандидатами на воровской статус.
Городок колонны в исправительно-трудовом лагере
Фото: РИА Новости
Основной контингент уголовников состоял из преступной масти «мужиков». Они представляли собой людей, осужденных впервые, которые в надежде на досрочное освобождение избегали конфликтов, работали в лагерях и колониях, добросовестно соблюдали лагерный режим, хотя и сторонились открытого сотрудничества с лагерной администрацией. После отбытия срока они рассчитывали вернуться к обычной жизни. Воры и блатные видели в них серую массу, которую использовали в своих целях для пополнения общака и решения насущных задач. К примеру, во время лагерных беспорядков по приказу вора пацаны не пускали мужиков на работы, насильно спаивали и провоцировали на драку. Для ускорения досрочного освобождения мужики могли записаться в активисты, вступить в секции самодеятельности заключенных, начать сотрудничать с лагерной администрацией, что сразу перемещало их на ступеньку ниже в преступной иерархии.
Активистов, перешедших на сторону администрации, называли козлами.
В местах заключения они трудились на должностях завхоза, коменданта и других работах, считавшихся унизительными в воровском мире
Они состояли в секциях самодеятельности по поддержанию дисциплины и порядка, контролю за выполнением заключенными санитарных норм в исправительном учреждении или других кружках самоорганизации осужденных. Активная трудовая и общественная деятельность позволяла им получать тюремные льготы и претендовать на условно-досрочное освобождение, амнистию или помилование. Козлы вызывали отвращение у приверженцев воровских понятий. Они выступали объектом для насилия и нападок, однако благосклонность и поддержка лагерной администрации сдерживали воровской произвол. Козлы находились на таком уровне неприязни, что само слово «козел» считалось недопустимым оскорблением. По этой причине даже игра в домино с таким названием на зоне именовалась по-другому — «сто одно».
Ниже козлов в преступной иерархии находилась лишь каста «опущенных». В эту категорию попадали стукачи, доносящие лагерной администрации на других уголовников; крысятники, укравшие имущество у других заключенных; фуфлыжники, не отдавшие карточные долги; насильники, совершившие действия против половой неприкосновенности, особенно в отношении детей и подростков; сотрудники правоохранительных органов и их родственники, которые по каким-либо причинам не были отправлены в отдельные места заключения; другие арестанты, которые в силу физических или психических особенностей не считались ровней основному контингенту осужденных.
Включение в ряды низшей преступной масти происходило после обряда «опускания», в результате которого жертву избивали, совершали над ней акт мужеложства и, как правило, наносили татуировку. Опущенные выполняли самую грязную работу, запрещалось прикасаться к ним, брать у них из рук вещи, есть и пить из одной посуды. Они влачили свое бренное существование вечно и не могли перейти в другую масть.
Здание ГУЛАГа, Пермский край. Красновишерск
Фото: Анатолий Седельников / ТАСС
Наряду с перечисленными группами преступников некоторые из них выполняли вспомогательные роли и потому получили отдельные криминальные титулы. Среди них выделялись шестерки, громоотводы и быки. Первые занимались повседневными вопросами по указанию уголовников из крупных мастей: убирали мусор, стирали одежду, собирали деньги, доставали сигареты и алкоголь, трудились на зоне за своих патронов, выполняли другие рутинные дела. В обязанности шестерок входили также охрана и защита воров в законе. С таким расчетом в число телохранителей набирали контингент с опытом работы в охранной деятельности.
Громоотводы также выполняли функцию защиты воров с той разницей, что они защищали от обвинений правоохранительных органов. Громоотводы брали на себя всю вину за преступления, совершенные их патронами. Они давали признательные показания и оформляли явку с повинной.
Еще одна специальная группа преступников формировалась с целью исполнения наказания, назначенного воровской верхушкой криминального мира. Их называли быками за прямолинейное силовое решение поставленной задачи. Для выполнения этой функции они обладали необходимыми физическими данными и психическим примитивизмом. В арсенале быков преобладали физическое устранение, психологическое давление, угрозы насилием, вооруженное нападение и другие насильственные методы. Наиболее опасными головорезами считались торпеды, которые бесстрашно и без оглядки на последствия для себя и окружения выполняли любые приказы. Их не останавливала даже угроза собственной гибели.
Бойцы Красной Армии во время атаки
Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости
Переход из низших мастей в привилегированные был практически исключен.
Проступок, послуживший причиной зачисления в касту козлов или опущенных, имел решающую силу, и криминальный статус такого уголовника уже не мог быть изменен. В то же время обычным явлением считалось понижение масти. Преступника переводили в нижние касты в качестве наказания за серьезное нарушение воровского закона. Как правило, это сопровождалось насилием или издевательскими действиями. Понижение случалось также в результате произвола со стороны лагерной администрации или самих уголовников, которые могли насильно «опустить» неугодного им вора или блатного. Тем не менее такие перемещения в целом не влияли на монолитную систему преступной среды с жесткой иерархией и вертикальным связями власти и подчинения.
«Новые» воры и «братоубийственная» война
Великая Отечественная война разрушила кажущуюся сплоченность высшей воровской касты. В военное время советское руководство распорядилось освободить некоторые категории заключенных, осужденных за менее опасные преступления.
Такая амнистия во многом была продиктована объективными обстоятельствами, с которыми столкнулась страна в начальный военный период. Лагеря и колонии, оказавшиеся в непосредственной близости от фронта, подлежали эвакуации. В докладе 1944 года начальник ГУЛАГа В.Г. Наседкин рапортовал об эвакуации 27 лагерей и 210 колоний. Перемещение полного состава заключенных приводило к организационным сложностям: не хватало подвижного состава, охраны и т. п.
Сложности усугублялись также стремительным продвижением врага в первые месяцы войны. В июле 1941 года нарком внутренних дел Л.П. Берия получил доклад от своих подчиненных, в котором приводился случай эвакуации 20 тысяч заключенных из Западной Белоруссии пешим строем из-за отсутствия железнодорожных вагонов. О той же проблеме говорил в упомянутом докладе Наседкин, подчеркнув, что из-за транспортных затруднений «значительная масса заключенных эвакуировалась пешим порядком нередко на расстояния до 1000 километров». В качестве решения проблемы предлагалось освободить заключенных, осужденных за бытовые преступления, беременных женщин, несовершеннолетних, женщин с малолетними детьми, инвалидов.
При этом освободившиеся мужчины подходящего возраста подлежали призыву на фронт. Такой вариант одновременно решал проблему затяжной эвакуации заключенных вглубь страны и пополнения рядов Красной армии.
Петропавловская крепость
Фото: В.Захарова / ТАСС
Отправной точкой в этом направлении стало принятие 12 июля и 24 ноября 1941 года Президиумом Верховного Совета СССР указов об освобождении от наказания осужденных за прогулы, мелкие кражи на производстве, хулиганство, маловажные бытовые преступления, нарушение дисциплины, самовольный уход из учебных заведений учащихся ремесленных и железнодорожных училищ и школ, малозначительные должностные, хозяйственные и воинские преступления. В заключении оставались осужденные за контрреволюционные действия и бандитизм, рецидивисты, злостные хулиганы и другие опасные преступники. Начальник ГУЛАГа Наседкин в докладе 1944 года приводил следующие цифры амнистированных: во исполнение указов было освобождены 420 тысяч человек, в течение 1942-1943 годов досрочно освободили и передали в ряды Красной армии еще 157 тысяч заключенных.
Всего за три года войны Красная армия была укомплектована на 975 тысяч из бывших арестантов
Советские власти подавали такого рода амнистии как шанс для лагерных сидельцев кровью искупить свою вину за совершенные преступления. Однако такая политика поставила воров в законе перед непростым выбором. С одной стороны, они осознавали долг защиты Родины и перспективу освобождения, с другой стороны, выполняя военные приказы и беря в руки оружие, они нарушали воровской закон и клятву вора.
Формирование 70-й стрелковой дивизии
Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости
Высшая воровская каста раскололась на 2 лагеря: одни подчинились распоряжениям властей и ушли на фронт, другие же отказались менять воровской статус на фронтовую жизнь.
Последние даже, предвидя вероятность отправки в армию, совершали показательные преступления, чтобы формально не попасть в число амнистированных.
Ситуация накалилась до предела после окончания войны, когда «изменники воровской идеи» стали возвращаться в лагеря и колонии
По разным причинам многие из них в конечном итоге не получили свободу.
Одни попали в руки противнику и после освобождения из плена не прошли проверку в спецлагерях НКВД. Другие оказались связаны с воевавшими против советской армии локальными отрядами («бандеровцами», «лесными братьями» и т.п.) и после ареста отправились в лагеря и колонии. Третьи по окончании войны совершили новые преступления и снова попали в заключение. В связи с ухудшением криминальной ситуации в послевоенное время власти ужесточили уголовную ответственность. Лагеря и колонии стали стремительно пополняться своими бывшими насельниками.
Писатель и колымский сиделец В.Т. Шаламов в «Очерках преступного мира» так описал мотивы бывших арестантов продолжить преступную деятельность после войны: «Оказалось — и это-то предвидеть было нетрудно, что рецидивисты, ”уркаганы”, ”воры”, ”люди”, ”преступный мир” и не думают прекращать дело, которое до войны давало им средства к существованию, творческое волнение, минуты подлинного вдохновения, а также положение в ”обществе”. Бандиты вернулись к убийствам, ”медвежатники” — к взломам несгораемых шкафов, карманники — к исследованиям чердаков на ”лепехах”, ”скокари” — к квартирным кражам.
Война скорее укрепила в них наглость, бесчеловечность, чем научила чему-либо доброму. На убийство они стали смотреть еще легче, еще проще, чем до войны».
Вернувшись в места заключения, воры-фронтовики столкнулись с резким противодействием со стороны истинных воров в законе
Первые требовали признать за собой высокий воровской статус, в то время как последние воспринимали их предателями, не достойными нахождения в воровской касте. Противостояние переросло в кровавую войну, в которой погибали и калечились представители обоих враждующих лагерей.
Наиболее успешными в этом противоборстве выглядели суки. Они имели за плечами серьезный фронтовой опыт и могли силой заставить принять свои требования. В этом им помогала лагерная администрация, которая расценивала истинных воров как более опасных элементов. Лагерную власть пугали их контрреволюционные взгляды и исступленная приверженность воровским убеждениям.
Лагерная администрация и воры-фронтовики использовали разнообразные, порой даже изощренные, варианты дискредитации неуступчивых воров и склонения их к новой «вере».
В «Очерках преступного мира» Шаламов описал одну из таких уловок: «Пример: вор идет мимо вахты. Дежурный надзиратель кричит ему: “Эй, ударь, пожалуйста, в рельс, позвони, мимо идешь”. Если вор ударит в рельс, сигнал побудок и поверок, значит, он уже нарушил закон, “подсучился”». Чаще изменники применяли грубую силу, жестоко избивали воров, угрожали им смертью. В ряде лагерей воров старого закона заставляли целовать нож для перехода в новую «веру». В случае отказа исполнить ритуал, воров «трюмили», то есть били ногами, уродовали, калечили и в конечном итоге убивали.
Масштабы «братоубийственной войны» не поддаются точной оценке
Очень приблизительно их можно проследить по цифрам общей смертности в лагерях, колониях и тюрьмах в 1945-1952 годов. В этот период ежегодно число смертей среди заключенных не опускалось ниже 20 тысяч человек, а в отдельные годы превышало 81 тысячу (1945), 66 тысяч (1947) и 50 тысяч (1948) смертей. В результате «сучьей войны» воры старой и новой формации сошлись на компромиссе, добавив в «воровской закон» поправку.
Теперь «вор в законе» мог сохранить свой статус, если он был вынужден пойти на сотрудничество с властями под влиянием неотвратимых событий (военные действия и т. п.).
Кроме того, ворам позволялось работать, например, парикмахерами, чтобы иметь доступ к запретным колюще-режущим инструментам. Эти решения позволили воевавшим ворам снять претензии к их боевому опыту со стороны соратников.
“Воры в законе” потребовали от заключенных не унижать людей, изнасилованных тюремщиками. Что происходит?
- Наталия Зотова, Анастасия Лотарева, Ольга Просвирова
- Би-би-си
Подпишитесь на нашу рассылку ”Контекст”: она поможет вам разобраться в событиях.
Автор фото, Getty Images
В интернете появился текст так называемого “воровского прогона”, который может в корне изменить ситуацию с пытками в колониях. В письме, которое распространяется в тюрьмах, “воры в законе” предписывают не считать “опущенными” – то есть не изгонять из своего сообщества – тех, кого изнасиловали по приказу сотрудников ФСИН.
“Унижать и глумиться над ними – это не людское, – говорится в тексте. – Ибо по-человечески им можно только сочувствовать”.
“Воровской прогон” – это неофициальный внутренний закон в тюрьме, обязательный к исполнению.
Это настоящая бумага?
Основатель проекта “Гулагу.нет” Владимир Осечкин в разговоре с Би-би-си выразил уверенность в том, что “прогон” реальный.
Именно “Гулагу.нет” опубликовал видеозаписи с пытками заключенных в тюремной больнице в Саратове. Эти публикации вызвали широкий резонанс, их комментировали в Кремле. Было возбуждено 12 уголовных дел, их фигурантами стали в том числе руководители тюремной больницы, еще несколько человек были уволены. Вскоре после скандала в отставку ушел глава ФСИН Александр Калашников.
В соцсетях высказывались сомнения в подлинности бумаги, так как под “прогоном” вопреки традиции нет подписей конкретных людей – он подписан “массой воров”.
Впрочем, Осечкина это не удивило. “От массы воров уже два с половиной года по тюрьмам прогоны ходят”, – объясняет он.
По его словам, связано это с тем, что теперь “воры в законе”, подписываясь именами или “погонялами”, рискуют получить срок за организацию преступного сообщества по статье 210.1 УК РФ. Это новая статья: ответственность за занятие высшего положения в преступной иерархии в России впервые ввели в 2019 году. То есть подсудным стал сам статус “вора в законе”.
Что это меняет?
Общественник убежден, что силовики сеют сомнения в подлинности бумаги специально. Если заключенные согласятся с “прогоном” и не будут отворачиваться от жертв пыток, то пытки потеряют силу, объяснил Осечкин. Заключенных пугает не только само изнасилование, но и то, что вся колония будет считать их “опущенными”, “петухами”, изгоями. Именно для этого сотрудники ФСИН снимали пытки на видео – чтобы шантажировать записями заключенных.
- “Меня зовут Сергей Савельев, и я передал страшные кадры пыток заключенных”.
Интервью Би-би-си - Почти 200 заключенных саратовской колонии заявили о насилии
Интервью Би-би-сиПропустить Подкаст и продолжить чтение.
Подкаст
Что это было?
Мы быстро, просто и понятно объясняем, что случилось, почему это важно и что будет дальше.
эпизоды
Конец истории Подкаст
“Это революция, это пересмотр устоев, это защита пострадавших от пыток, это обессмысливание всего секретного архива, который эти козлы набивали швабрами, членами через эти пресс-хаты”, – сказал Осечкин.
А вот сотрудник “Руси Сидящей”, пожелавший остаться анонимным, отметил, что нового в документе не так уж и много. Заключенные и раньше понимали, что администрация манипулирует ими с помощью таких пыток, и верили скорее осужденному, говорившему, что с ним такого не происходило, чем словам или даже видеозаписям от сотрудников ФСИН.
Главное новшество в бумаге – что изнасилованных дубинками и другими предметами вообще не понижают в статусе, оставляют “в массе”, среди обычных зеков. В тюрьмах практикуют и такой вид унижения, как касание губ или ягодиц мужским половым органом. Жертвы этой практики по бумаге тоже получают послабление: с ними можно не есть из одной посуды, но “из массы” изгонять нельзя, подчеркнул эксперт.
А вот именно изнасилованные мужским половым органом в бумаге даже не упоминаются. Это потому, что их в глазах заключенных “уже ничто не отмоет”, уверен сотрудник “Руси Сидящей”. Эти люди останутся в статусе изгоев.
Важно, что в “прогоне” упоминаются и заключенные, фактически состоящие на службе у сотрудников ФСИН, которые чаще всего и мучают людей по их приказу. Их в бумаге объявили “гадами” – то есть фактически врагами всех заключенных.
“Если его на свободе опознают и просто изобьют, то это еще хорошо. На моей памяти гадов резали”, – сказал Би-би-си сотрудник “Руси Сидящей”.
Главный редактор сайта “Прайм Крайм” о жизни “воров в законе” Виктория Гефтер считает появление такого “прогона” вполне логичным.
“Несмотря на то, что прогон анонимный – воры сейчас обезличивают прогоны, дабы обезопасить себя от [статьи] 210.1 – озабоченность тем, что происходит в местах лишения свободы, у воров действительно есть, и немалая”, – рассказала Гефтер Би-би-си.
“В представлении большинства людей, далеких от преступного мира, могло сложиться впечатление, будто эти непотребства исходят от воров, тогда как в действительности каждый второй, если не каждый, вор, отбывающий наказание, может столкнуться и сталкивается с той или иной формой насилия над собой. От этого не застрахован никто, – подчеркнула она. – Скорее всего, ряд недавних загадочных смертей среди воров является их добровольным уходом из жизни после совершения над ними насильственных актов”.
Что еще говорят “воры в законе” о пытках ФСИН?
В России физическое и моральное давление на идейных преступников практиковалось с советских времен, заметила Гефтер, а сейчас стало еще сильнее: “С накоплением исторического опыта методы борьбы против воров становились все более изощренными и сейчас, когда за высшее положение в преступной иерархии введена уголовная ответственность, они, наверное, достигли апогея”.
Есть и криминальный авторитет, привлекший внимание к этой теме от своего имени. Это Бесо Квинихидзе, которого осудили по статье 210.1 – как раз о высшем положении в преступной иерархии. Выступая 22 ноября 2021 года с последним словом, он посвятил свою речь в том числе тем самым “активистам” – заключенным, которые сотрудничают с администрацией колонии и по ее приказу готовы на насилие.
“Физической силой ломают волю и честь, некоторых насилуют в прямом смысле этого слова. Люди убивают себя, дабы не отдать им свою честь. Есть люди, которых просто убили палачи: во время пыток они умерли. И с ними сталкиваются те, кто не подчиняется воле федеральной службы исполнения наказаний. Это мы живем в XXI веке в демократии, люди добрые”, – сказал в суде Квинихидзе.
Портрет воровки Грейс Д. Ли, твердый переплет
1
Уилл
Назовите свое имя для протокола, пожалуйста». Даже в задней комнате музея, где пыль отражала косые золотистые лучи предвечернего света, Уилл слышал сирены.
Они звучали как обещание.0003
“А что вы делали в музее Саклера, мистер Чен?”
“Я работаю здесь неполный рабочий день. Я изучаю историю искусств в Гарварде.”
“Вы видели что-нибудь необычное до кражи?”
“Нет.”
“Опишите, что вы видели во время инцидента. Любые отличительные черты воров, все, что могли не зафиксировать камеры слежения.”
“Все произошло очень быстро. Я оторвался от своего эссе и увидел, что срабатывает сигнализация. Когда я забежал на выставку, они уже уходили. Они были в лыжных масках, в черной одежде.” Он колебался, всего на мгновение. «Я думаю, что они говорили по-китайски».
На мгновение единственным звуком было царапанье ручки детектива по блокноту. «Понятно. Вы говорите по-китайски, мистер Чен?»
“Да, я-неважно? Я не мог толком разобрать, что они говорили. В этот момент сработала сигнализация.”
“Конечно.
А ты знаешь, что они украли?”
Уилл мысленно вернулся к пустой комнате. Если он закроет глаза, то сможет вернуть осколки туда, где они должны быть: пара нефритовых тигров, ваза с драконом. Нефритовая чаша с тремя хохлатыми бронзовыми птицами в полете. — Не совсем. Меня не было все лето.
Детектив передвинул через стол лист бумаги. “Можете ли вы прочитать название этого для меня?”
Это была распечатка из Harvard Crimson за конец августа. Уилл тяжело сглотнул. «Что наше, то не наше: китайское искусство и западный империализм».
«Это вы написали?»
«Да».
Детектив наклонился вперед, его пальцы соприкоснулись. «Скажите мне, если это звучит подозрительно для вас: китайский студент пишет статью о награбленном искусстве, а несколько недель спустя ограблена крупнейшая коллекция азиатского искусства Гарварда. Все бесценные произведения, упомянутые в статье, исчезли».
Уилл откинулся на спинку стула. В золотом свете все казалось картиной, и он на мгновение отвлекся, думая о работе по искусству эпохи Возрождения, которую нужно было сдать на следующей неделе, о скульптуре, которую ему еще предстояло закончить для своего портфолио. “Не особенно.”
“А почему так?”
“Я родился в США, детектив…” Уилл искал значок, имя.
“Мейерс”.
«Детектив Мейерс».
“Что вы-”
“Я американец китайского происхождения”, сказал Уилл, задержавшись на американце. Он поправил закатанную манжету своей рубашки, представляя, как сестра поведет себя в этой ситуации. «Вы сказали, что я китаец. Но я родился и вырос в США, как и вы, и работаю неполный рабочий день в Sackler, а три недели назад Crimson опубликовал статью, которую я написал для курса истории искусств в Гарварде. В прошлый раз, когда я проверял, ни одно из этих преступлений не является преступлением. А теперь, если вы меня извините, мне нужно сделать домашнее задание.
“Это процедура, мистер Чен. У меня есть еще несколько вопросов, если позволите…”
Уилл Роуз. Быть может, это было мелочью, называться китайцем, а не американцем китайского происхождения, чтобы этот сыщик, говорящий с бостонским акцентом, смотрел на него так, как будто это место, этот музей, это искусство ему не принадлежало, но… не чувствовал себя мелочью. Не тогда, когда он был в Гарварде, в этом месте мечты, и он был так близок ко всему, чего он когда-либо хотел.
Это был его выпускной год, и весь мир чувствовал, что вот-вот рухнет.
«Я рассказал вам все, что знаю, — сказал он, — и знаю свои права. В следующий раз, когда вы захотите обвинить меня в чем-то, обратитесь к моему адвокату».
O
В Элиот-Хаусе, с открытым окном на теплый вечерний воздух и далекий звук болтовни во дворе, Уилл достал из кармана единственного нефритового тигра. Камень был холодным, почти холодным для его кожи. Он сиял в полумраке, нефрит был бледно-зеленым, почти прозрачным, с красновато-коричневыми прожилками на голове и хвосте тигра. Несмотря на века, края резьбы были достаточно острыми, чтобы их можно было порезать.
Нефритовый тигр (один из пары), гласил плакат. Дата: 3 век до н. Культура: китайская.
У него был один тигр; у воров был другой. Это было почти слишком легко подсунуть, стекло между ним и произведением искусства разбилось в краже. Он провел пальцем по изогнутой спине тигра, все еще немного не веря своим глазам. Он был уверен, что это стоило сотни тысяч, но это было не главное. Важно то, что это был Китай, потом Гарвард, а теперь его.
Он вспомнил работу, которую написал для класса. Что наше, то не наше. Кто мог определить, что считать воровством, когда музеи, страны и цивилизации считали завоеванные трофеи законно заработанными?
Из кармана его пальто на пол выпорхнула карточка.
Уилл потянулся за ним, у него перехватило дыхание в тишине. На мгновение он вернулся к «Саклеру», прислушиваясь к быстрому отрывистому китайскому говору воров, их голоса контрастировали с воем сигнализации. Он прижался к стене, его сердце бешено колотилось в ушах, и все же один из них все еще пронесся мимо него на пути к выходу, так близко, что это можно было назвать преднамеренным.
Визитная карточка была черного матового цвета, на ее лицевой стороне четкими печатными буквами были напечатаны слова CHINA POLY и международный номер телефона. А ниже неряшливой рукой:
͵µÃ²»´í¡£
Хороший лифт.
2
Алекс
Когда Алекс Хуан закрыла глаза, ей приснился Китайский квартал: красные фонари, развешанные вдоль каждой витрины, запах рыбных рынков, подъем и падение кантонцев как покупателей торговался. Прошло три года с тех пор, как она стояла перед целыми глазированными утками, вращающимися в окнах ресторана, и каждое утро в семь утра переключала вывеску с ЗАКРЫТО на ОТКРЫТО, пока ее родители готовили кухню И Хуа Лу.
Вот как все менялось: медленно, а потом все сразу. Письмо о принятии из Массачусетского технологического института, форма FAFSA, поездка на автобусе в Бостон. Ее младшие братья и сестры машут ей, пока она больше не может их видеть. Каникулы в школе, в библиотеках или на диванах у друзей, летние стажировки на другом побережье. Предложение на полный рабочий день от Google для ее младшей осени. Когда будете готовы, сказал вербовщик, но бонус за регистрацию был больше, чем ее родители зарабатывали за год.
Через месяц Алекс переехал в Силиконовую долину.
Солнце садилось в Маунтин-Вью, вечерний свет падал на пол ее гостиной. Неужели прошло меньше года? Она до сих пор помнила, как вышла из самолета в тот первый день, как небо было таким широким, к чему она не привыкла после многих лет жизни в Нью-Йорке, а затем в Бостоне. Она думала: «Это начало остальной части моей жизни». Это было просто немного страшно. Все, что она знала, все, кого она любила, осталось на другом берегу.
Так и было: вечер пятницы и пустая квартира, по обеденному столу разбросаны контейнеры с собой. Ее ноутбук был открыт, ее работа на ночь все еще не сделана — на самом деле никогда не сделана, — но, несмотря на гул, ее жевание казалось слишком громким в тишине. Алекс потянулась к телефону, просто чтобы чем-нибудь заняться, просмотрела все задачи, оставшиеся на сегодня, непрочитанные сообщения в семейной группе WeChat и пропущенный звонок от Уилла Чена.
Последнее было самым интересным. Вы назвали? она написала ему.
Мгновение спустя ее телефон зазвонил.
«Ты единственный человек, который предпочитает звонить, а не писать», — сказала она в качестве приветствия.
“Привет, Алекс. Я тоже рад тебя слышать.” Голос Уилла был низким, жидким, как мед, и она на мгновение вспомнила, почему раньше думала, что что-то возможно. «Сколько времени нужно, чтобы взломать систему безопасности музея?»
Алекс бросила взгляд на свою программу; он все еще работал.
“Алекс Хуан, я не думал, что ты можешь что-то сделать.”
Она не могла не рассмеяться. Уилл играл на ее тщеславии, но… что ж, он не ошибся. Алекс открыла свой личный ноутбук, отодвинув рабочий ноутбук в сторону. Было так много вопросов, которые она могла бы задать, но уже это было самым интересным, что случилось с ней за долгое время. Она позволила бы этому разыграться. — Я полагаю, это зависит от музея.
“Саклер? Позвольте мне отправить вам данные для входа.”
В несколько быстрых нажатий клавиш она открыла внутреннюю сеть музея. “Звучит знакомо.”
— Наше первое свидание, — добавил Уилл.
Алекс рассмеялся. «Я должен был догадаться, что у нас ничего не получится, как только ты предложил пойти в художественный музей». Они познакомились в Тиндере, в тот короткий период, когда оба были новичками в колледже и на сцене свиданий, пошли в «Саклер», а затем попили кофе пасмурным днем в Новой Англии.
Видеозапись Саклер загружена на ее экран. Музей светился, несмотря на то, что на Восточном побережье было уже поздно, и на камерах снаружи музея полицейские огни мигали красным и синим над мощеными улицами. Она переключилась на другую вкладку в режиме инкогнито и нашла в музее Саклера +
новости.
Все заголовки сообщали одно и то же: разбитое стекло и черные лыжные маски, двадцать три украденных произведения китайского искусства. Было трое очевидцев, но никаких зацепок. Она сузила глаза, глядя на свой телефон. — Почему ты не сказал мне, что было ограбление?
— Алекс, — начал Уилл. В его голосе была ловушка.
“Ты был там?”
Он долго молчал. «Вот почему я звоню».
Алекс закрыла глаза, думая о том дне, когда она уволилась из Массачусетского технологического института. Была осень, листья только-только начали менять цвет, а река Чарльз, словно серебряная проволока, петляла по центру Бостона. Это было похоже на начало чего-то, будто вся ее жизнь раскручивалась. Она никогда не описывала это чувство Уиллу, но думала, что, возможно, он узнает его. Этим вечером украденное искусство Саклера — что это было, как не мелочь?
Мгновение спустя Алекс вытащил записи прошлой ночи. Она поделилась с ним своим экраном, и они вместе наблюдали за кражей. Алекс знала, что Уилл наблюдает за ворами, за элегантностью их движений, за искусством, которое исчезает под их руками в перчатках, но она наблюдала за Уиллом. Уилла, когда он вставал из-за своего стола в «Саклер», когда он бежал в другую комнату. Уилл стоит у стены, его глаза широко раскрыты за очками, а темные волосы взлохмачены, он смотрит на весь мир, как любой другой ошеломленный студент колледжа, за исключением легкого движения его руки и мгновенного блеска нефрита на его ладони.
— Уилл Чен, — очень тихо спросил Алекс, — что ты сделал?
Его голос тоже был мягким. «Я знаю, я знаю. Есть еще».
Так что, возможно, она ошибалась. Может быть, Уилл все-таки наблюдал за ней.
Кража почти закончилась. Когда они уходили, одна фигура в маске подошла очень близко к Уиллу. Она увеличила кадр, но не могла сказать, что делал вор, если вообще что-то делал. — Визитная карточка, — сказал Уилл, и на ее телефоне загорелось изображение. Слова были на упрощенном китайском, а не на традиционном, но она могла читать достаточно хорошо. «И приглашение».
“Ты собираешься это взять?” Алекс перемотал назад к моменту, когда Уилл украл артефакт, этот предательский блеск. Ее пальцы зависли над клавишами. Чтобы стереть эти кадры, потребуется совсем немного. Полсекундный скачок между одним кадром и другим, списанный на мелкий сбой в системе, ошибочность технологии. Это также было определенно незаконно.
“Если бы я это сделал, вы бы присоединились ко мне?”
Зазвонил ее рабочий компьютер. Ее программа была завершена, и оставалось еще кое-что сделать. Всегда был. Алекс знала, что ей следует сказать «нет», вернуться к пятничным вечерним программам в своей квартире в Маунтин-Вью, к остатку своих дней, к остатку своей жизни, слившимся воедино в лучах калифорнийского солнца. В конце концов, она выбрала это. Стабильная зарплата и медленный подъем до менеджера, строки кода на Java и Python и всех языках, которые еще только появятся. Это был безопасный выбор, ответственный выбор, который она делала всю свою жизнь.
И все же…
В прохладном равнодушном свете своей квартиры Алекс откинулась назад, думая о переменах. Три года назад я впервые попал в кампус Массачусетского технологического института. Оставив это, прежде чем она была готова. А теперь — музей украденных произведений искусства, на ее компьютере мелькают кадры с камер наблюдения.
Дыхание Уилла было тихим по телефону, и она также вспомнила то ужасное первое свидание, прогуливаясь по Саклеру, а потом, после того, как они вдвоем пили кофе по завышенной цене и говорили о снах. Тогда они были первокурсниками и все еще понимали, что значит поступать в лучшие университеты страны, иметь столько возможностей на кончиках своих пальцев, но… все это казалось в пределах досягаемости. Его мечты. Ее. Прошло так много времени с тех пор, как Алекс позволяла себе думать о том, чего она хочет, отдельно от своей семьи и своих обязанностей, всего, чем она была обязана людям в своей жизни.
“Алекс?” — сказал Уилл, и это был вопрос, предложение, открытая дверь.
Одним быстрым, решительным движением Алекс нажал кнопку «Удалить». «Я в деле».
3
Уилл
Так поздно в Гарварде было тихо, неподвижно, что-то не то, что с картины. Уилл сделал бы это медленными, размашистыми мазками, а небо изгибалось вокруг фонарей, сияющих как факелы. Это был такой вечер, когда невозможное казалось таким близким, чтобы его можно было потрогать, попробовать на вкус. Он сделал глубокий, успокаивающий вдох.
Что было на самом деле: нефритовый тигр на его ладони, украденный у Саклера всего несколько часов назад.
То, что было реальным: будущее вырезано.
Похититель листьев – Elizabeth Gadd Photography
Название: The Leaf Thief
(октябрь 2013 г.)
Местонахождение: Британская Колумбия, Канада
4 Описание: 90 из моих самых старых и популярных творений по сей день. А самое смешное? Я почти никогда не публиковал это. Когда я делал этот снимок во время утренней прогулки в тумане, у меня не было особых идей… Мне просто понравился вид этого дерева, и я решил сделать несколько автопортретов рядом с ним. Я сделал несколько фотографий, бегая туда-сюда, танцуя, а затем подбрасывая несколько листьев в воздух, черт возьми, — просто повеселился в чистом и добродушном осеннем стиле!
Позже в тот же день, когда я просматривал фотографии на своем компьютере, мне пришла в голову идея отредактировать вместе два изображения из моей фотосессии: на одном я убегаю от дерева, а затем взял листья с другого фото и вставил их на бегущую фотографию, создавая впечатление, что они следуют за мной от дерева. Мне никогда не нравилось манипулировать собственной работой, так как мне хотелось, чтобы мои сцены были как можно более естественными, поэтому я на самом деле не планировал публиковать это, но когда я закончил редактирование, я подумал, что это выглядит как забавное изображение и Решил узнать, что об этом думают мои друзья. После того, как я впервые поделился ею, она неудержимо разошлась по всему Интернету. Сейчас, более 8 лет спустя, я все еще повсюду вижу «Похитителя листьев»… с моей заслугой или без нее… но я всегда немного смеюсь и думаю: «Разве это не смешно… Я почти никогда не писал».
РАЗМЕРЫ ДЛЯ ПЕЧАТИ:
Четыре размера для печати, предлагаемые в этой коллекции, специально выбраны для облегчения оформления. Дополнительную информацию см. на странице Руководства по размерам печати .
МАЛЕНЬКИЙ: 12″ x 8″ (+ 0,2″ рамка)
Издание 50 включает: Сертификат с голограммой, подписью и номером издания. “граница) *Лучшее соотношение размера и цены
Издание 25 включает: Сертификат с голограммой, подписью и номером издания.
